ПРОПОВЕДИ И ПРОПОВЕДНИКИ

(Рим. 4, 4-12; Мф. 7, 15-21). "Берегитесь лжепророков". С начала христианства и доселе еще не было времени, когда бы не имело приложения это предостережение. Господь не указал, каких именно остерегаться лживых пророков, ибо как их определить? Они меняются, как мода, и всякое время порождает своих. Они всегда выступают в одеждах овчих, с видом доброжелательства в поступках и с призраком истины в речах. В наше время одежда их сшита из прогресса, цивилизации, просвещения, свободы мыслей и дел, личного убеждения, не принимающего веры, и тому подобного. Все это льстивая прикрышка. Потому-то, встречая выставку этой одежды, не спеши открывать уха твоего речам одетых в нее пророков. Присмотрись, не кроется ли волк под этой овчею одеждой. Знай, что Господь единый двигатель к истинному совершенству, единый умягчитель сердец и нравов, единый просветитель, единый дающий свободу и исполняющий сердце ощущениями истины, дающими убеждение, которого ничто в мире не сильно поколебать. Потому, коль скоро заметишь в речах новых пророков какую-либо тень противоречия учению Господа знай, что это волки-хищники, и отвратись от них.

(Рим. 4, 13-25; Мф. 7, 21-23). "Не всякий, говорящий Мне: Господи! Господи! войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного". Одною молитвою не спасешься; с молитвою надо соединять и исполнение воли Божией, - всего, что на ком лежит по его званию и строю жизни. И молитва предметом своим должна иметь преимущественно прошение о том, чтоб Бог сподобил нас не отступать ни в чем от святой воли Его. И обратно, кто имеет ревность исполнять во всем волю Божию, того и молитва дерзновеннее перед Богом и доступнее к престолу Его. Даже так бывает, что где хождение в воле Божией не сопутствует молитве, там самая молитва не бывает настоящею молитвою, трезвенною и сердечною, а только внешнею, читательною, во время которой нравственная неисправность как туманом закрывается многословием, при неустроенности и блуждании мыслей. Надо и то, и другое сладить благочестием, и будет плод.

(Рим. 5, 10-16; Мф. 8, 23-27). Переправлялись на ту сторону моря. Господь спал. Поднялась буря и все пришли в ужас, а о том, что Господь с ними и что, следовательно, с Ним нечего бояться, и забыли. Так бывает и в порядках жизни, житейских и духовных. Подымется буря бед или страстей, мы обыкновенно встревоживаемся до расслабления, думаем, что это и в порядке вещей: а Господь шлет нам урок: "маловеры!" И справедливо! Нельзя, чтоб не обратить внимание на происшедшее; но можно всегда сохранить разумное спокойствие. Прежде всего посмотри, чего хочет от тебя Господь, и покорись смиренно под крепкую руку Его. Не мятись, не полошись. Затем воздвигни веру свою, что Господь с тобою и припади к стопам Его с молитвой. Но не вопи: "погибаю!", а с преданностью взывай: "Господи! если хочешь - можешь. Однако не моя, но Твоя воля да будет". Верь, что таким образом безопасно минуешь поднявшуюся бурю.

(Рим. 5, 17-6, 2; Мф. 9, 14-17). Спрашивали Господа: почему ученики Его не постятся? Он отвечал: потому что еще не пришло для них время. Потом приточною речью показал, что, вообще, строгость внешнего подвижничества должна соответствовать обновлению внутренних сил духа. Прежде возгрей дух ревности, а потом налагай на себя и строгости, ибо в таком случае есть в тебе внутренняя новая сила, способная с пользою выдержать их. Если же, не имея этой ревности, возмешься за строгости, увлекаясь или только примером других, или показностью подвижничества, то не на пользу это будет. Немного еще продержишься в этой строгости, а потом ослабеешь и бросишь. И будет тебе еще хуже, чем было прежде. Строгость без внутреннего духа - то же что заплата из сырцового полотна на ветхой одежде, или вино новое в старых мехах. Заплата отпадет, и дыра делается еще больше, а вино прорывает мех, и само пропадает и мех делает негожим. Это, впрочем, не значит, что строгости не годны, а внушается только, что надо начинать их в порядке. Надобно сделать, чтобы потребность их шла извнутрь, чтоб они удовлетворяли сердцу, а не теснили только совне, как гнет.

ПОВЕСТЬ О ПЕТРЕ И ФЕВРОНИИ МУРОМСКИХ. ЧАСТЬ 1
(Герменевтический опыт медленного чтения)
Господи Iисусе Христе, …
оуслыши молитву мою…
азъ…оу тебе прощения прошю…
Исцели болезнь сердца моего.
Оуврачюи строупы душа моея.
Просвети очи оума моего.
Очисти помыслъ чювьства моего.
(Молитва Кирилла, епископа Туровского)


Святые Петр и Феврония Муромские

Святые Петр и Феврония МуромскиеСозданные по Благодати Божией творения древнерусской словесности, при всей своей кажущейся доступности, не сразу открывают свой глубинный смысл и требуют духовной работы читателя. Такой предстает пред нами и “Повесть о житии Петра и Февронии Муромских”, написанная монахом Ермолаем-Еразмом в середине XVI века.

Обычно, чтобы облегчить решение поставленной перед читателем задачи, автор предваряет свое повествование предисловием, в котором и содержится ключ к пониманию произведения: заявляется центральная и сопутствующие ей темы, подсказывается путь к постижению словес.

I

Может показаться, что во вступлении к “Повести” Ермолай-Еразм следует традиционным путем и начинает свое повествование с похвалы Троице — «Богу Отцу и сприсносущному Слову Божию — Сыну, и пресвятому и животворящему Духу, единому Божию естеству безначалному, купно в Троицы воспеваемому, и хвалимому, и славимому, и почитаемому, и превозносимому…»[1], а затем говорит о невидимых Божиих творениях — небесных ангелах, “умных чинах, бестелесном воинстве”, “непостижимых уму человеческому”. Поскольку обе затронутые темы напрямую не связаны с названием повести, то можно подумать, что они носят чисто традиционный (по выражению Д.С.Лихачева, “этикетный”) характер — представляют собой типичную для агиографических сочинений похвалу Богу. На самом же деле, воспользовавшись типологическим приемом похвалы, автор сразу же выходит в своем повествовании на тему ума, которая является доминирующей и проходит через всю повесть.

Сотворив мир невидимый, горний, Творец создает дольний, видимый мир — солнце, луну и звезды, а на земле — «созда человека по своему образу и от своего трисолнечьнаго Божества подобие тричислено дарова ему: умъ, и слово и духъ животен. И пребывает в человецех умъ, яко Отецъ слову; слово же исходит от него, яко Сынъ посылаемо; на нем же почиет Духъ, яко у коегождо человека изо устъ слово без духа исходити не может, но духъ с словом исходит, ум же началствует»[2] (с.626).

Итак, бессмертная человеческая душа несет в себе образ Божий и состоит из трех составных частей — ума, слова (логоса) и духа, соответствующих трем Ипостасям Троицы — Отцу, Сыну (Иисус Христос — воплощенное слово) и Святому Духу.

Как в Троице первенствует Бог Отец, пославший на сошедшего, по Его воле, в мир дольний Сына Святой Дух, так в человеке главенствует ум — духовная сущность (выше говорилось об умных чинах — бестелесных ангелах), управляющая словом и духом, со словом исходящим из человеческих уст.

Поскольку душа, по средневековым представлениям, пребывает в сердце, то, стало быть, и ум, как часть души, пребывает в сердце. Отсюда и название одной из молитв — умная, или Иисусова, или сердечная молитва. Отсюда и выражение — всем сердцем или всей душой любить.

«Богъ же безначалный, создав человека, почти и (его), надо всем земным существом царем постави и (его), любя же в человеческом роде вся праведники, грешныя же милуя, хотя бо всех спасти и в разум истинный привести» (с.626). Этими словами в повесть вводится тема разума.

Что следует понимать под “истинным разумом”, в который приводит человеколюбивый Бог по Своей милости всех грешников в стремлении спасти их?

Истина — одна: Бог есть Истина. Тогда под истинным разумом следует понимать божественный разум, т.е. разум, управляемый Богом, а не волею человека. Обладая самовластием (свободой воли, выбора), человек и сам может управлять своим разумом. Но это уже не будет истинный разум, а склонный к ошибкам (после грехопадения – отпадения от Бога). Придти в истинный разум человек может только тогда, когда явит смирение. А для этого нужно отсечь собственную волю. Этот процесс и стремится показать Ермолай-Еразм на примере князя Петра в разбираемой нами повести[3]. Так в “Повести” появляется тема Промысла Господня, которому изначально следует Феврония и направляет князя Петра.

Собственно любое древнерусское творение несет в себе назидательность. Оно призвано не развлекать, а поучать, давать людям образец для подражания. Такими являются все жития святых, следующих в своей жизни Божественным заповедям. Собственно 19 заповедей и составляют житийный канон[4]. И жизнеописание святых благоверных князей Петра и Февронии Муромских, изложенное в “неканонической” повести также служит примером для благочестивых читателей. И доминирующей темой становится в ней тема ума и разума, которыми наделяет автор соответственно: мудрую и смиренную Февронию и мужественного и самовластного князя Петра.

Автор “Повести о Петре и Февронии Муромских” призывает читателей, чтобы «во Христа крестившиеся, во Христа облекшиеся», не отступали от заповедей Его, «яко же лестцы и блазнители (лжецы и обманщики) по крещении оставльше заповеди Божия и лстяще ся (прельстились) мира сего красотами». Ермолай-Еразм напоминает слова апостола Павла: «Не будите раби человеком, куплени бо есте ценою», – страданиями Сына Божиего. «Но яко же святии пророцы и апостоли, тако же и мученицы и вси святии, Христа ради страдавше в скорбех, в бедах, в теснотах, в ранах, < …> в чищениих, в разуме, в долготерпении, во благости, в дусе святе, в любви нелицемерне, в словеси истинне, в силе Божии, – иже сведоми суть Единому, ведущему тайны сердечныя» пребывали (с.628). Такими праведниками Господь землю просветил, «яко же небо звездами украси», и почтил их даром чудотворений – одних ради молитв, и покаяния, и трудов их, других – «мужества ради и смирения, яко же сих святых прославил», о которых «нам слово предлежит».

II

Сюжетное повествование начинается с указания места действия. В Русской, то есть православной, земле есть город, называемый Муром. Был же в нем когда-то, как поведали, самодержавный благоверный князь именем Павел.

Автор указывает имя князя и подчеркивает, что был он самодержавным, то есть самовластным, никому не подчиняющимся князем. Хотя исторически так складывалось, что Муромское княжество зависело в конце XII-XIII вв. от своих более могущественных соседей: Владимирского или Рязанского княжеств. Но автору важно было подчеркнуть, что Павел был независимым и благоверным князем – слугой Божиим, как и должно быть князю. Если княжеская власть от Бога, то и княжеское служение – мирское служение Богу: защита отечества, православной веры и народа своего.

Препятствует этому служению искони ненавидящий добро и род человеческий дьявол. Не имея возможности уязвить самого князя (он – благоверный, т.е. пребывающий в вере), дьявол пытается действовать через его жену, его единую плоть, поскольку венчанные муж и жена являют собой одно целое: “...Ни мужъ безъ жены, ни жена безъ мужа, въ Господе. Ибо какъ жена отъ мужа, такъ и мужъ чрезъ жену; все же – отъ Бога” (1 посл. Коринф.11, 11-12). А потому, как когда-то в раю прельстил Адама через Еву, подослав к ней змея, и теперь посылает к жене князя Павла “неприязненного” летающего змея-оборотня – на блуд. Всем приходящим людям являлся он в образе князя Павла, и только перед женой его представал в своем естестве. Жена, как замечает автор, не утаила случившегося (это – не тайный порок!), но поведала обо всем, прежде всего, князю, как мужу своему. То есть, не мужу-князю, а самодержцу, правителю княжества, защитнику подданных, главе, а потом уже мужу!

Князь Павел, оценивая силу противника, задумался, что бы такое змею сотворить, “но недоумеяшеся”, о чем и признается жене: «Мыслю жено, но недоумеюся, что сотворити неприязни тому? Смерти убо не вем, каку нанесу на нь?» (с.630). Автор дважды подчеркивает, что князь, полагаясь только на свои силы, а не на помощь Бога (без которой не победить дьявола!), “недоумеет”, как извести врага, т.е. ему недостает ума – духовной сущности, чтобы победить змея. А потому хитростью (т.е. разумом) решает выведать у самого “неприязливого духом своим” отчего ему может смерть случиться? И поручает это выполнить своей жене, и тем спасти себя.


Рака с мощами святых Петра и Февронии в Муромском Свято-Троицком монастыреВины княгини в том нет, что змей к ней летает. Не по ее воле это творится. Она – верная жена, ничего не скрыла от мужа. И ее избавление от змея (“злаго его дыханиа и сипения и всего скарядия”) в этом мире, а также спасение души в будущем веке всецело зависит от нее: если она узнает тайну смерти змея и поведает ее князю-мужу. Именно поэтому жена слова мужа своего в сердце с твердостью приняла и «умысли во уме своем: “Добро тако быти”» (с.630). В этом “добро тако быти” (“хорошо, чтобы так и было”) два смысла: хорошо, если бы она смогла узнать тайну смерти змея, и хорошо, если бы она обрела избавление и спасение от лукавого. И подумала она так “во уме”, т.е. в сердце, душою, но не разумом. Речь ведь идет о спасении души.

Поскольку княгиня смиренна пред мужем, ей достает ума оценить ситуацию.

Осознав свою задачу, и “добру память при сердцы имея” о словах князя, жена “глаголъ с лестию предлагает к неприязни той”, расставляя хитроумную ловушку: между многих иных речей, хваля змея, “с почтением вопрошает” о тайне кончины его. И “неприязнивый прелестник прелщен добрым прелщением от верныя жены”, он признается: «Смерть моя есть от Петрова плеча, от Агрикова же меча» (с.630).

Змей перехитрен “добрым прелщением”. Что значит “добрым”? Это эпитет качества обмана, или оправдание его, ибо исходит этот обман от верной жены?! Автор дает возможность самому читателю разобраться в этом.

Поскольку повествование сосредоточено вокруг темы ума, то она явственно присутствует уже в первой главе, но на “земном” – человеческом – уровне. Дважды говорится, что князь Павел “недоумеяшеся” о смерти змея (первый раз об этом сообщает автор, другой раз – признается сам князь). Жена же его – “умысли во уме своем” избавиться от змея и обрести спасение души (конечная цель любого христианина), для чего в сердце твердо сохранила (а сердце – обитель души) услышанное признание лукавого и поведала князю, мужу своему, что сказал ей змей. Но и тут князь Павел в третий раз “недоумеяшеся”: как разгадать загадку, “что есть смерть от Петрова плеча и от Агрикова меча?”

Не о Павле-князе Промысл Господень, не ему и загадку разгадывать.

На правах самодержца и старшего брата Павел не позвал своего младшего брата – кроткого князя Петра, а призвал и поведал ему речи змея. Происходит разговор сюзерена и вассала. Действовать придется не самодержцу, а его подчиненному. Хотя и подчиненный не простой вассал. Он – самовластный князь и ему принимать окончательное решение.

Князь Петр, не испытывая недостатка в необходимом мужестве для подвига, легко разрешает разумом первую загадку, что ему предназначено убить змея, но вот мыслей по поводу второй – об Агриковом мече – у него не было.

Был он молитвенником и любил уединенную молитву в загородной церкви женского Крестовоздвиженского монастыря. Поскольку юный князь благочестив, Господь, через отрока-ангела помогает решить ему и вторую задачу – раздобыть заветный меч.

Существенно, что Агриков меч князь Петр обретает в алтаре (сакральном месте, куда доступ открыт только избранным!) церкви Воздвижения честного и животворящего[5] креста. Ибо только крестом и можно побороть дьявола. Крест – символ спасения. Животворящий крест – жизнь дающий и в этом веке, и в будущем.

Эти, на первый взгляд, незаметные детали предваряют последующее повествование.

Князь Петр являет смирение. Со смирением следует за отроком (каково услышать князю повелительное: “Иди вслед мене!”, то есть, “Следуй за мной!”), со смирением ежедневно приходит он к брату и снохе, “скарядием” (позором, бесчестием) задетую, поклониться! Нет и тени осуждения снохи: не по ее вине все то происходит. Она сделала от нее все зависящее.

Князь к князю обращаются: “брате”. Они – родные братья, братья-князья, братья в общечеловеческом, общехристианском смысле. Князь Петр идет “братися со змием”. Брались за грудки и боролись в Древней Руси – в единоборстве. И тут единоборство: благоверного князя Петра и “неприязненного” (т.е. никогда не могущего вызвать приязнь к себе) змея, но с христианским упованием на помощь Божию, а не на удаль молодецкую и меч-кладенец.

Погибая, змей совершает последнюю свою козню: «окропи блаженнаго князя Петра кровию своею» (с.632).

Окропляют святой водой – во исцеление души и тела. Во святом причастии принимают тело и кровь Христову – просфору и вино – во спасение души. В покаянном 50 псалме, в обращении к Богу, говорится: «окропиши мя иссопом, и очищуся…». Господь окропляет во очищение человеческого беззакония и во избавление “от кровей”.

Змей “окропляет кровию” князя, и тело его “острупе”, появились язвы (уязвленное тело!), и «прииде на нь болезнь тяжка зело» (с.632).

Кажется, змей уязвил тело князя, но не душу! Внешнее, мирское. Только ли?

Князь стал искать “в своем одержании” (т.е. во своем владении) помощи от подвластных ему врачей, но не для врачевания, а для исцеления (разница существенная!), и не нашел, хотя врачей и много было. Может быть, если бы искал лекаря для врачевания тела, то и нашел бы. Для исцеления души (а не только лечения тела) необходим был независимый врач, из другой земли, других пределов. Слухи доходили, что в Рязанской земле тоже много врачей. Но в данном случае, врач должен был быть свой, особый. Может быть, Господь и попустил, чтобы князь “острупел” только для того, чтобы познакомиться с этим врачом. Разве при иных обстоятельствах могла бы произойти встреча муромского князя и рязанской девушки?

III

“Жертва Богу дух сокрушен;
сердце сокрушенно и смиренно
Бог не уничижит”
Псалом 50.

“От великой болезни” князь сам даже на коне немощен был сидеть и повелел везти его в Рязанские земли и искать врачей. Один из его отроков оказался в селе (т.е. в нем есть церковь) Ласково. И зайдя в один из домов, увидел “видение чюдно”: за ткацким станком сидела девица, а перед нею скакал заяц[6], создавая шум, чтобы она не уснула от монотонной работы. Застигнутая врасплох[7], она сокрушенно произнесла: “Не хорошо быть дому без ушей, а горнице без очей!” «Юноша же … не внят во умъ глаголъ тех» (с.634). Не взял в ум, не взял в толк слов девушки. Ни разумом не понял их, ни умом не постиг.

Первый проигрыш окружения князя простой девушке в мудрости.

Юноша не только не понял слов девушки, но и, первоначально, проигнорировал их. Он – мужчина! И говорить будет только с равным ­– представителем мужского пола, а потому сразу же и спрашивает о хозяине дома: «Где есть человекъ мужеска полу, иже зде живет?»

В староверческой среде обычай сохранился до сих пор: любой мужчина – значимее женщины.

Феврония игнорирует саму постановку вопроса: отрок спрашивает только о мужчинах, она сообщает обо всех сразу: “Отецъ и мати моя (! – А.У.) поидоша взаем плакати. Брат же мой иде чрез ноги в нави (смерти в глаза) зрети” (с.634).

Юноша – не князь, а только слуга князя. Хотя он и мужчина (т.е. “по рангу” выше должен быть девушки), но не понимает речей девицы (“не разуме глаголъ ея”) и “ дивляшеся, зря и слыша вещъ подобну чюдеси”. Отрок столкнулся еще не с самими чудесами (он – не князь, князь столкнется уже с чудесами), а только с вещами, напоминающими чудеса, подобные им, и не может понять их. Из объекта проверки Феврония превращается в субъект проверки княжеского отрока, а опосредованно – самого князя.

Юноша сам сознается в своем непонимании слов девушки и признает мудрость ее: «Вижу тя, девице, мудру сущу». Феврония снисходительна к нему, милосердна.

Их разговор - праобраз будущего "соперничества" князя и Февронии.

Интересно, что автор устами отрока говорит о болезни князя и язвах как вещах обособленных: "Князь же мой имея болезнь тяжку и язвы. Острупленну бо бывшу ему от крови неприязниваго летящаго змия, его же есть убил своею рукою" (с.634).

Автор так строит фразу, что можно подумать, что не язвы явились причиной болезни. Тогда что?

Не отроку дано это знать, но Февронии. Она, зная, и ведет с юношей о князе разговор, в котором отрок ничего сам понять не может. Так ведь и слова ее не ему и адресованы, а князю. Его задача их только передать точно, а как это сделать, если он ничего не понимает? Феврония в очередной раз озадачивает юношу: "Аще бы кто требовал князя твоего себе, мог бы уврачевати и (его)". То есть, вылечить от язв (но не исцелить - большая разница; к исцелению путь долог!) может тот, кто потребует князя себе!

Какое же право надо на то иметь, чтобы даже не просить, а требовать самого князя - властителя - себе?! Стало быть, у князя, самовластного от рождения, может появиться кто-то, способный подчинить его себе?!.. По какому праву? Отрок недоумевает: "Что убо глаголеши, еже кому требовати князя моего себе!" (Характерно это "моего" - "себе" в устах преданного отрока!). Пока это загадка не только для юноши, но и для читателя.

Отрок спрашивает имя мудрой девушки и имя врача, способного излечить князя: "Повежь ми имя свое"; "Но скажи ми имя врача того…" (с.634). И Феврония ему отвечает: "Имя ми есть Феврония", - что нельзя переводить, как это сделал Л.А.Дмитриев: "Зовут меня Феврония" (с.635).

Имя и как зовут - не суть одно и то же. Имя дается при крещении, у него есть святой небесный покровитель. Звать могут мирским именем (князей) или мирским прозвищем. Отрок же интересуется крестильным, христианским именем, ибо не знахаря, не колдуна ищет, не простого врачевателя, а целителя. Подразумевается, конечно, духовного целителя, но пока об этом автор не обмолвился (разве только обозначил намеками), это станет понятным только в следующей части повести. К тому же, в имени Февронии (с греч.) скрыт существенный для понимания повести смысл: видение вечное (который только усиливается значением имени Давид - возлюбленный, принятым Петром позднее, при уходе в монастырь).

Феврония не то, чтобы игнорирует вопросы юноши. Свои ответы-загадки она через него как бы адресует кому-то другому: сам отрок до них умом не дорос. До поры было не ясно, кому; теперь же, когда она высказала требования к душевным качествам князя ("Аще будет мяхкосердъ и смирен во ответех, да будет здрав!"[8] ), стало понятным, от кого она предполагает получить ответы.

События обретают странный оборот: не князь, самодержец, ставит условие, а простая девушка! Он должен явить мягкость сердца и смирение, а не гордыню. Это - путь к исцелению, а не просто к выздоровлению. Но понимает, пока, это одна Феврония.

Она готова подвергнуть испытанию князя. А ведь ее, как лекаря, по логике вещей, должны были испытать. "По логике вещей" и развивается действие повести - внешнее, связанное с князем Петром. Но куда более важно не явное ее развитие, связанное с Февронией. Два героя движутся навстречу друг другу: князь Петр - физически, движимый недугом; Феврония - мысленно, духовно провидя будущее мудростью своею.

Не подобает девице идти первой к жениху. Жених должен вначале посвататься.

Не подобает и князю ехать к подчиненному, тем более, если он болен. Будь лекарь мужчина - доставили бы к князю. Оказалось - мудрая девица, нашли компромисс. Князь к дому приехал ее, а в дом слугу послал - с вопросами о лекаре. А итог разговора - как от сватовства: речь зашла о супружестве, воспринятом отроком и князем, как условии Февронии.

Примечательна двусмысленность, которую допускает автор в разговоре князя (через отрока) с Февронией: "Повеж ми, девице, кто есть хотя мя уврачевати?" Отвечает ему Феврония: "Аз есмь хотя и (его) врачевати". Как тут понимать глагол "хотя"? Он встречается и в начале повести: "…От чего ему смерть хощет быти?" (с.630). То есть, "хощет быти" - будет в будущем. Тогда, по аналогии, "хотя уврачевати" - вылечит в будущем, т.е. может вылечить. Такой, видимо, первоначальный смысл выражения - древнерусский. Но дополняется он желанием Февронии вылечить князя, и получается другой совершенно оттенок: Феврония не только может вылечить Богом ей суженого, но и хочет это сделать. Кажется, ради замужества. В своем переводе Л.А.Дмитриев так и понимал это желание Февронии: "Я хочу его вылечить…", но "…если я не стану супругой ему, то не подобает мне[9] и лечить его" (с.637).

Переводчик не заметил, что здесь кроется очередная - мудрая - загадка Февронии: не стать супругой князю она хочет, а спрашивает самое себя, сможет ли быть ("имам быти") супругой ему! Из субъекта действия (возьмут ли ее в жены), она превращается в объект действия: сможет ли она сама быть женой князя?

Цель, вроде бы, одна и та же, да смысл, как выяснится потом, разный. Именно ей самой придется позднее доказывать и боярам, и Петру, что она может быть супругой князю!

Однако лежащий на поверхности смысл - взять в жены дочь древолаза - понял и князь Петр: "Како князю сущу древолазца дщи пояти себе жену!", - не уловив в них более глубокого смысла: не жене "не требе" и "врачевати его", и с небрежением отнесся к словам ее.

Не понял вложенного в слова Февронии смысла - проиграл в мудрости ей. И в благородстве, поскольку сразу же замыслил в сердце обман: "Рцыте ей, что есть врачевство ея, да врачюет. Аще ли уврачюет, имам пояти ю себе жене". Нет в нем оговоренного Февронией, как условие врачевания, смирения. Княжеская гордыня (княжеская жена - простолюдинка - не ровня ему!) верх взяла. Ради временной выгоды (выздоровления) готов грех совершить - обмануть!

А Феврония будто бы иного и не ожидала: со смирением взяла плошку ("сосудец мал"), зачерпнула ранее приготовленной ею хлебной закваски ("почерпе кисляжди своея"), дунула на нее (дыханием Дух Святой исходит - не об этом ли писал Ермолай-Еразм в предисловии к повести?) и дала наказ истопить князю баню и пусть сам он (других не подставила!) помажет все язвы и струпья, кроме одного. Предусмотрела (или знала?), как повернутся дальше события. Так и чувствуется снисходительная улыбка на ее устах.

Князь не знал, что она знала… Он живет "розмыслом" - разумом, а не умом. А сердце ничего не подсказало.

Когда принесли ему мазь и стали готовить для него баню, захотел он, наконец, "девицю… во ответех искусити, аще мудра есть, яко же слыша о глаголех ея от юноши своего", - даже не подозревая, что сам уже был подвергнут Февронией такому испытанию, и не прошел его. Но о мудрости ее, оказывается, помнил! И посылает ей пучок льна в качестве испытания ее находчивости, заметив слуге: "Си девица хощет ми супруга быти мудрости ради". Оказывается, понял, что не в качестве платы за врачевание, а "мудрости ради"! "Аще мудра есть, да в сием лну учинит мне срачицу (сорочку), и порты (штаны), и убрусецъ (полотенце) в ту годину, в ню же аз в бани пребуду".

Князю Петру захотелось проверить мудрость Февронии, как она сумеет выйти из сложного положения. Ожидал ответа, а получил ответное действие Февронии: она перемудрила его, заставив его самого отвечать, по сути, на свой же вопрос, точнее, на равноправное задание. Девица поставила князя в равнозначную ситуацию: "Возми сий утинок (обрубок) поленца сего, - велит она княжескому отроку, принесшему ей задание от князя, - и шед даждь князю своему от мене, и рцы ему: в кий час се повесмо (пучок льна) аз очешу, а князь твой да приготовит ми в сем утинце станъ и все строение, киим сотчется полотно его" (с.636).

Князь нервничает, на него навалились разные испытания: собственная болезнь, неожиданные притязания девицы, не дают покоя рассказы отрока о ее мудрых речах.

Феврония спокойна: она уверена в себе, поведение князя не удивляет; она знает его мысли и будущие действия.

Сила власти столкнулась с кротостью воли.

Князь не нашелся с мудрым ответом, сказал по обыкновению: "…Невозможно есть в такове мале древце и в таку малу годину сицева строения сотворити!" Ответ Февронии - отражение его слов: "А се ли воможно есть, человеку мужеска возрасту вь едином повесме лну в малу годину, в ню же пребудет в бани, сотворити срачицу, и порты, и убрусецъ?" Князь удивился ее ответу: не смыслу слов его - он прост, а тому, что дочь древолаза ответила точно так же, как сам князь!

Действия князя - это постоянные ошибки с нерешенными загадками Февронии. Его ум, очи духовные, не видят этих загадок.

Искупался в бане, помазался данной Февронией мазью - не почувствовал боли. Уже можно было бы удивиться столь быстрым переменам, но князь, чувствуя их телесно, умом не замечает. Наутро увидел своими глазами чистое и гладкое тело свое, кроме оставленного одного струпа. Тут уж удивился быстрому выздоровлению, но не подумал, отчего это вдруг? Ведь чуть ли не чудо произошло?! И зачем один струп наказала Феврония оставить? Видимо, суетные мысли князя не давали ему возможности задуматься о вопросах глобальных. И не было смирения в сердце его. Опять уступил деве в мудрости и тут проиграл. Но он-то об это не знает! Да и читатель пока тоже. Вот в чем мастерство рассказчика: он постоянно держит в сознании и в повествовании два плана: явный - княжеская линия, и скрытый - линия девы мудрой. Мудрый - поймет.

Князь дважды пренебрег словами Февронии о ее готовности быть князю женой и о неприятии ею материальной платы - богатства - за врачевание. Первый раз, когда отреагировал на них мысленно: мол, не ровня дочь бортника ему. Вторично, когда после выздоровления уже не захотел взять ее в жены (опять таки!) из-за ее происхождения, и послал ей, в качестве откупного, дары. Но она, как ранее и предупреждала, не приняла их. Хоть и бедная девушка, но за богатствами не гналась - не в них счастье.

Феврония - смиренна. Она сдержала свое слово и в большом - вылечила князя, и в малом - в качестве платы богатства не взяла.

Князь Петр не сдержал своего княжеского слова: обещал по излечении взять целительницу в жены (в этом и было бы его смирение!), но не взял. При первом взгляде кажется, что и тут князь уступил (уже в благородстве) Февронье, ведь не подобает князю нарушать данное слово. Но и мудрой деве не приличествует обман, даже если он вызван осторожностью! Феврония, ведь, проявила недоверие к князю, предусмотрела обман с его стороны, и, выходит, схитрила: до конца-то его не вылечила?! Струп, от которого опять пойдет болезнь, оставила! А раз так, то тогда и князь своего слова не нарушил, ведь до конца-то он излечен не был! Стало быть, в выполнении обязательств - исполнении своих обещаний - герои оказались на равных?

В скором же времени ситуация повториться, и герои должны будут уже проявить другие свои качества.

"Здравствуяи", - как говорит автор повести, поехал князь Петр в отчину свою, город Муром. Чувствуется торжество в возвращении выздоровшего героя, победителя змея, в родной город. Наконец-то избавился он от всех напастей: и змея убил, и от язв излечился. Добился намеченной цели. Но не тут-то было. Намеченной цели не добилась Феврония. И Божественный Промысл не сбылся. Не была она обманщицей и не собиралась хитрить и лукавить: она испытывала князя - мужа ведь себе выбирала, княжескую гордыню побороть хотела ради спасения его души.

От оставшегося струпа болезнь быстро возродилась, причина то ее не устранена! Сердце князя не стало смиренным. Интересно, что новое распространение язв и струпьев началось только с того, но первого же дня, в который он выехал домой. И князю ничего не оставалось как снова "возвратися на готовое исцеление к девицы". Но на сей раз, автор это особо подчеркивает, уже на " готовое исцеление", т.е. на уже ожидающее его!

Ситуация повторяется, но князь ведет себя совершенно по иному, соответственно и Феврония. Вернувшись к дому ее он "со студом", т.е. со стыдом посылает к ней, и уже не приказывает лечить, а просит врачевания. Болезнь привела князя Петра ко смирению. Феврония же без гнева и гордыни приняла княжеское извинение, ибо ожидала его. Но уже, зная Божественный Промысл о них, по иному ставит условие: "Аще будет ми супружник, да будет уврачеван". Конечный результат вроде бы тот же, да смысл иной. На сей раз, Феврония заняла главную позицию: не она станет ему женой, а он должен стать ее мужем. Если раньше, казалось, инициатива в руках князя, а Феврония могла только робко поставить условие, которое просто проигнорировал князь, то теперь она твердо его диктует, ибо творит Божественную волю. И если прежде князь просто пообещал жениться на ней, не чувствуя этой Божественной воли о себе, то на сей раз "дасть ей с твердостию слово". И получив исцеление (не просто тела, но души - кротостью и смирением!), "поят ю (ее) жену себе". "Такою же виною бысть Феврония княгини", - замечает автор. Свершился промысл о них: не послал бы Господь в качестве испытания князю болезнь, не нашел бы тот себе супруги в лице дочери древолаза…

"Приидоста же во отчину свою, град Муром, и живяста во всяком благочестии, ничто же от Божиих заповедей оставляюще" (с.638).

Последняя фраза - венец главе: по заповедям Божиим зажили супруги и во всяческом благочестии. Как и должно быть, за что и награду от Бога получат.

ПОВЕСТЬ О ПЕТРЕ И ФЕВРОНИИ МУРОМСКИХ. ЧАСТЬ 2
(Герменевтический опыт медленного чтения)


Свв. Петр и Феврония Муромские. Покров на раку с мощами. XVI в.

По малому времени старший из братьев князь Павел отошел в мир иной, и князь Петр остался единовластным самодержцем в своем городе.

Не имела Феврония той власти над князем-мужем, как жены боярские над своими мужьями. Не могли они смириться с княгиней-простолюдинкой, по своему положению призванной править ими. Вот и стали они досаждать своим мужьям, пока те не решились выразить свое неудовольствие князю. А вот Бог, в отличие от завистливых людей, стал прославлять Февронию за ее доброе и благочестивое житье.

Лучший способ настроить против жены – посеять сомнение у самого князя относительно Февронии, мол, не может “по чину”, т.е. по этикету, себя вести: после обеда, подымаясь из-за стола, собирала она в ладошки хлебные крошки, будто простолюдинка голодная! Князь решил проверить, стало быть, усомнился в жене своей, соблазнился по боярскому наговору. После совместной трапезы, когда, по обычаю своему, Феврония собрала в горсть крошки, разогнул он ее пальцы, а там – ладан и фимиам благоухающие! И с того дня, замечает автор, князь оставил свою жену “искушати”, т.е. испытывать.

Однако не успокоились бояре. Не удалось опорочить Февронию и разлучить ее с князем Петром, тогда силой решили бояре заставить князя отказаться от своей жены (и тем самым ввести самодержца во грех!). В гневе (“с яростию” – замечает автор) пришли к князю. Гнев же – плохой советчик. Высказали претензии, поставили условие: если хочет князь быть у них самодержцем, пусть выберет себе другую жену, а Февронье даст, сколько нужно, богатства. Третий раз уже предлагают Февронье богатство: прежде дважды – князь, а вот теперь – бояре. И невдомек им, что этим богатством нельзя прельстить Февронью. И во второй раз, уже на пиру, посулят они Февронье богатство мнимое – деньги, отрицая имеющееся у нее истинное богатство – дар чудотворений.

Хитростью выпросят они у Февронии князя, поймав на обещании отдать им то, что они попросят: «Госпоже княгини Феврония! Весь град и боляре глаголют тебе: дай же нам, его же мы у тебе просим!» Феврония согласилась. И в ответ, игрой слов, задала им ответную загадку: «Обещахся вам, яко елика аще просите – приимете. Аз же вам глаголю: дадите мне его же, аще аз воспрошу у ваю».

В первой части феврониной фразы можно уловить двоякий смысл: «Дайте мне тоже, что я попрошу у вас». То есть, поступите так же со мной, как я с вами. Именно так фразу поняли подвыпившие “злии” бояре. Но во фразе очевиден и другой смысл: «Дайте мне того же человека, если попрошу его у вас». Этого смысла, “не ведуще будущаго” бояре не уловили, а потому охотно (с клятвою!) пообещали выполнить ее просьбу: «Аще рчеши, единою без прекословия возмеши». Она же рече: «Ничто же ино прошу, токмо супруга моего, князя Петра!»

Примечательно, что бояре у Февронии просили себе князя (если бы он согласился с их желанием, то опять бы поддался соблазну, нарушил бы заповедь), а Феврония просит себе супруга, т.е. поступает как раз по заповедям Божиим, ибо не отступается от мужа.

А у бояр тут же ум за разум заходит: «Враг бо наполни их мыслей, яко аще не будет князь Петр, да поставят себе инаго самодержцем: кииждо бо от боляр во уме своем держаше, яко сам хощет самодержец быти» (с.640).

Петр не уступает в этом испытании Февронье в благочестии и мудрости и, по сути дела, именно сейчас выполняет последнее ее условие перед окончательным своим исцелением – остается верным супругом. Блаженный князь «не возлюби временнаго самодержавьства, кроме божиих заповедей, но по заповедем его шествуя, держашеся сих, яко же богогласный (т.е. евангелист) Матфей в своем благовестии вещает. Рече бо, яко иже (если кто) пустит жену свою, развие словеси прелюбодейнаго, и оженится иною, прелюбы творит. Сей же блаженный князь по Еуангеллию сотвори: одержание (княжение) свое, яко уметы вмени (ни во что поставил), да (чтобы) заповеди божия не разрушит».

Интересно отметить, что в предыдущих двух частях благоверным князь Петр называется всего лишь трижды, только тогда, когда следует Божественному Промыслу: обретает меч для борьбы со змеем, побеждает его, едет к Февронии, приуготовленной ему в супруги. Когда же задумывает обман в сердце или гордится, то называется князем и по имени.

В третьей части, когда князь Петр становится самодержавным правителем, венчанным супругом и живет по евангельским заповедям, то автор постоянно называет его благоверным князем.

Как противопоставление благочестивому поступку мужа-князя Ермолаем-Еразмом приводится поведение “некоего человека”, плывшего в одной ладье с блаженной княгиней Февронией, и, что существенно, своей женой. «Той же человекъ, приим помыслъ от лукаваго беса, возрев на святую с помыслом. Она же, разумев злый помыслъ его вскоре (именно распознав его разумом тотчас), обличи и (его)». Для этого заставила “испити” водицы с одной стороны лодки, и с другой, а потом спросила: «Равна ли убо си вода есть, или едина слажеши (или одна слаще)?» Получив утвердительный ответ: «Едина есть госпоже, вода», – с мудростью наставила его на путь истинный: «И едино естество женско есть. Почто убо свою жену оставя, чюжиа мыслиши?» И хотя тот человек был прост разумом, но не в обиду князю будь сказано, сразу же «уведе (т.е. увидел, осознал, понял – уведал), яко в ней есть прозрения дар» и впредь «бояся к тому таковая помышляти» (с.642).

И тут автор снова проводит логическую связку между этим человеком и князем, и связующим выступает употребленный в обоих случаях глагол “помышляти”. Помыслил ­– и соблазнился некий человек, помыслил – и соблазнился князь.

Вечером, когда пристали к берегу, ощутил Петр тоску по оставленной княжеской жизни и подумал: «Како будетъ, понеже волею самодержьства гонзнув (по собственной воле самодержавства лишился)?»

Вопрос не праздный, если вспомнить, что княжеская власть дается Богом, и княжеское служение – это мирское служение Богу. Получается, что он сам, добровольно, отказался от своего княжеского служения Богу? Князь Петр “помышляет”, т.е. размышляет, думает по этому поводу, не ведая Промысла Господня о них. “Предивная же Феврония” умом ощущает Божий Промысл: «Не скорби, княже (не к супругу обращается, а к князю!), милостивый Богъ, Творец и Промысленик всему, не оставит нас в низшете».

Феврония, имея дар от Бога прозревать будущее и творить чудо, пытается укрепить дух своего супруга.

Для приготовления ужина князю повар срубил “древца малы”, чтобы котлы повесить. После ужина святая (автор уже открыто ее так называет, ибо она стала творить чудеса) княгиня Феврония увидела эти срубленные деревца и благословила их со словами: «Да будут сия на утрии древие велико, имущи ветви и листвие». Когда утром проснулись, то вместо обрубков увидели большие деревья с ветвями и листьями. А когда собрались отплывать, то прибыли вельможи из Мурома с раскаянием и смирением, прося их обоих вернуться: «Господи княже! От всех велмож и ото всего града приидохом к тебе, да не оставиши нас сирых, но возвратишися на свое отечествие. Мнози бо велможа во граде погибоша от меча. Кииждо их хотя державствовати, сами ся изгубиша (вот результаты гордыни! – А.У.). А оставшии вси со всем народом молят тя, глаголюще: господи княже, аще и прогневахом тя и раздражихом тя, не хотяще, да княгини Феврония господьствует женами нашими, ныне же, со всеми домы своими, раби ваю (ваши) есмы, и хощем, и любим, и молим, да не оставита нас, раб своих!» (с.642).

Вот так, замечает автор, блаженный князь Петр и блаженная княгиня Феврония возвратились в град свой. И стали они править в городе том, как и положено самодержцам, «ходяще во всех заповедех и оправданиих Господних бес порока, в молбах (молитвах) непрестанных и милостынях и ко всем людем, под ихъ властию сущим, аки чадолибивии отецъ и мати. Беста бо ко всем любовь равну имуще, не любяще гордости, ни грабления, ни богатства тленнаго щадяще, но в Богъ богатеюще. Беста бо своему граду истинна пастыря, а не яко наимника».

Блаженные супруги и управляют народом, и живут по заповедям Божиим, в Боге богатея.

V

Когда же приспело время благочестивого преставления их, то умолили Бога, чтобы даровал им в один час предстать пред Ним. И завещали положить их обоих в едином каменном гробу, имеющем только перегородку на две части. Сами же в одно время облеклись в монашеские одежды. И назван был блаженный Петр во иноческом чину Давид, преподобная Феврония названа была при постриге Ефросинией.

Имя Давид значит “возлюбленный”, надо понимать – и Богом, и супругой. Ефросиния – это “радость”, радость спасения.

Еще раз Ермолай-Еразм подчеркнет значение клятвы, данного слова, точнее, важность выполнения обещания, но на сей раз уже Февронией-Ефросинией.

Преподобная Ефросиния, выполняя послушание, вышивала воздух (покров) для соборного храма Пречистой Богородицы, когда преподобный Петр-Давид прислал ей сказать: «О сестро Еуфросиния! Хощу уже отоити от тела, но жду тебе, яко да купно (вместе) отоидем». Она же отрече: «Пожди, господине, яко дошию воздух во святую церковь». Он же вторицею послав к ней, глаголя: «Уже бо мало пожду тебе». И яко же третицею присла, глаголя: «Уже хощу преставитися и не жду тебе!»

Феврония-Ефросиния оказалась перед выбором: завершить дело послушания, или выполнить ранее данное слово. Она выбирает последнее, чтобы не оставить неисполненного долга. Ее труд может завершить и кто-то другой, а вот данное слово выполнить может только она сама. Автор подчеркивает приоритет слова над мирским делом, пусть даже и богоугодным.

Тогда блаженная Феврония-Ефросиния, уже успевшая вышить лики святых, воткнула иголку в ткань, обвила ее ниткой, как рачительная рукодельница, чтобы кто-то смог продолжить начатое ею дело, и послала к блаженному Петру-Давиду сообщить о ее готовности преставиться вместе. И, помолившись, предали они свои святые души в руки Божии в двадцать пятый день месяца июня.

Не смогли люди разлучить их при жизни, попытались это сделать после их кончины.

Захотели люди, чтобы тело князя Петра было положено внутри города, в соборной церкви Пречистой Богородицы. Именно туда вышивала покров Феврония. А тело Февронии решили положить подальше – вне города, в женском монастыре, в церкви Воздвижения честного и животворящего креста, в которой когда-то обрел Агриков меч князь Петр. Рассудил народ, что коль супруги стали иноками, то «неугодно есть положити святых в едином гробе». Тут бы им вспомнить слова евангельские о супругах: «…И будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть» (Мф.:19,5). И поступили не по завещанию Божиих угодников, а по своему разумению. Тело святого князя Петра поместили в отдельный гроб, который поставили в соборной церкви Пречистой Богородицы до утра. А тело святой княгини Февронии, тоже в отдельном гробу, оставили в церкви Воздвижения честного и животворящего креста. Общий же гроб остался стоять в соборной Богородичной церкви.

Наутро же люди нашли отдельные гробы, в которые накануне положили тела святых, пустыми, а святые тела Петра и Февронии обрели в соборной церкви Пречистой Богородицы, в общем их гробе, который сами повелели себе сделать.

“Люди же неразумные” не задумались о произошедшем чуде, не вспомнили слова Евангелия: «что Бог сочетал, того человек да не разлучает» (Мф.:19,6), но опять, во второй раз (в общем счете – в третий), попытались их разлучить. Снова переложили тела святых в отдельные гробы и разнесли по разным церквям, как и прежде. Но на утро снова нашли их лежащих вместе в общем гробу в соборной церкви Пречистой Богородицы – «на просвещение и на спасение граду тому» (с.644) и на исцеление притекающим к святым мощам их.

VI

Обычно “Повесть о Петре и Февронии Муромских” называют повестью о любви, но мы ни разу не встретили это слово, чтобы оно было сказано персонажами по отношению друг к другу. Что же это за любовь?

Венчанные муж и жена являют собой одно целое. Выше уже приводилось изречение апостола Павла: “...Ни мужъ безъ жены, ни жена безъ мужа, въ Господе. Ибо как жена отъ мужа, такъ и муж чрез жену; все же – от Бога” (1 посл. Коринф.11, 11-12).

Теперь только становятся понятными слова Февронии, сказанные ею перед исцелением князя Петра: не жене не подобает его лечить! Феврония, собственно, и лечит свою вторую половинку – супруга, чтобы вместе, как единое целое, предстать пред Богом и обрести спасение в будущем веке. Но и на земле остаться вместе – в одном гробу.

Любовь Февронии к одержимому недугом князю – это жертвенная любовь, любовь к ближнему своему, ради его спасения. Божественным Промыслом и стараниями Февронии (не словесными наставлениями – тут она не нарушила правил “Домостроя”, – а примерами смирения!) и приводится князь Петр в истинный разум. Но для этого и князь проявил свою волю и смирение.

А потому оба снискали награду от Бога – дар чудотворений, и похвалу, по силе, от благодарных людей, пользующихся их даром.

«Радуйся, Петре, яко дана ти бысть от Бога власть убити летящаго свирепаго змия! Радуйся, Февроние, яко в женстей главе святых муж мудрость имела еси! Радуйся, Петре, яко струпы и язвы на теле своем нося, доблествене скорби претерпел еси! Радуйся, Февроние, яко от Бога имела еси даръ в девьственней юности недуги целити! Радуйся, славный Петре, яко заповеди ради Божия самодержьства волею отступи, еже не остати супруги своея! Радуйся, дивная Февроние, яко твоим благословением во едину нощь малое древие велико возрасте и изнесоша ветви и листвие! Радуйтася, честная главо, яко во одержании ваю в смирении, и молитвах, и в милостыни без гордости пожиста; тем же и Христос даст вам благодать, яко и по смерти телеса ваю неразлучно во гробе лежаще, духом же предстоита владыце Христу! Радуйтася, преподобная и преблаженная, яко и по смерти исцеление с верою к вам приходящим невидимо подаете!» (с.646).

По сути дела, в похвале отражены все смысловые узлы повести, точнее – жизни праведных супругов.

А в конце хотелось бы обратить внимание на заключающие творение слова Ермолая-Еразма. Это – редкое для древнерусской словесности признание смиренного (“прегрешнаго”) автора, “списавшаго сие”, как слышал, не ведая, писали ли об этом другие, “ведуще выше” него. Хотя он “грешен есмь и груб” (любой древнерусский автор проявляет смирение, чтобы получить от Бога Благодать), «но на Божию Благодать и на щедроты Его уповая и на ваше моление ко Христу надеяся, трудихся мыслми». Хотел он «на земле хвалами почтити» их, но даже этого не коснулся. Хотел ради их «смиреннаго самодержьства и преподобьства по преставлении» венцы им сплести, и плетения не коснулся, ибо прославлены они и венчаны «на небесех истинными нетленными венцы ото общаго всех Владыки Христа», Которому со Отцем и со Святым Духом подобает «всяка слава, честь и поклонение ныне и присно и в веки веком. Аминь».

Похвалой Святой Троице начиналась “Повесть о Петре и Февронии Муромских”, ею же и завершается.

Александр Ужанков

Что "отнимется у неимеющего"?

В Евангелии от Марка, стих 25, есть такие слова: "Ибо, кто имеет, тому дано будет, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет". О чем говорит Господь, что и почему отнимется у неимеющего?

Если понаблюдать за окружающими нас людьми, можно заметить: когда человек талантлив в чем-то одном, у него часто находятся и другие дарования. Например, поэт может писать превосходные картины. Это те самые люди, «кто имеет» и кому «дано будет».
Если человек «не имеет талантов» - это не значит, что Господь его обделил и сотворил бесталанным. Речь идет о том, что человек, который не развивает свои дарования, теряет искру, которую в него заложил Бог. Например, даже имея доброе сердце, не помогает людям, а бережет себя «от лишних волнений».

При этом те, кто по собственной вине растерял свои «таланты», как правило, обвиняют в этом всех вокруг. «Я-то хороший и все делаю правильно, но все мне ставят препоны, крадут мои идеи». У подобных людей отнимаются и другие дарования, точнее, они сами лишают себя того, что могли получить трудом и искренним стремлением души.
http://www.foma.ru/chto-otnimetsya-u-neimeyushhego.html

(Рим. 7, 14-8,2; Мф. 10, 9-15). Говорил еще Господь апостолам, что если какой город не примет их, и слов их слушать не станет, то "отраднее будет земле Содомской и Гоморрской в день суда, нежели городу тому". А что будет нам за неслушание слов Божественного Откровения? Нашей безотрадности и меры не будет. После стольких осязательных доказательств не верить истине Божией есть то же, что впадать в хулу на Духа Святого, в богохульство. И однако же, мы не робеем. Одного спириты утешают: "Какой суд! Только родиться лишний раз придется". Другому книжники натолковывают: "Кого судить? Все атомы: разлетятся и всему конец". Но придет, други, час смерти; разлетятся мечты эти, как призраки, и существенность предстанет во всей своей неумолимости. Что тогда?. . . Бедное время наше! Ухитрился враг губить души наши. Знает, что страх смерти и суда самое сильное средство к отрезвлению души, - и заботится всячески разогнать его, и успевает. Но погасни этот страх, отойдет страх Божий; а без страха Божия совесть становится безгласною. И стала душа пуста, стала облаком безводным, носимым всяким ветром учений и всякими порывами страстей.

(Рим. 8, 2-13; Мф. 10, 16-22). "Претерпевший же до конца спасется". А есть ли нам что терпеть? В этом ни у кого не бывает недостатка. Поприще терпения у всякого широко; стало быть и спасение у нас, под руками. Претерпи все до конца и спасен будешь. Надо, однако же, терпеть умеючи, а то можно протерпеть и пользы никакой не получить. Во-первых, веру святую блюди, и жизнь по вере веди безукоризненную; всякий же случающийся грех очищай тотчас покаянием. Во-вторых, все, что приходится терпеть, принимай как от руки Божией, помня твердо, что без воли Божией ничего не бывает. В-третьих, веруя что все от Господа исходящее посылается Им во благо душам нашим, о всем искренно благодари Бога, благодари и за скорби, и за утешения. В-четвертых, полюби прискорбность ради великой ее спасительности, и возбуди в себе жаждание ее, как пития хотя горького, но целительного. В-пятых, держи в мысли, что когда пришла беда, то ее не сбросишь как тесную одежду; надо перенесть. По-христиански ли ты перетерпишь ее или не по-христиански, - все же претерпеть неизбежно; так лучше же претерпеть по-христиански. Ропотливость не избавляет от беды, а только ее отяжеляет; а смиренная покорность определениям Промысла Божия и благодушие отнимают тяготу у бед. В-шестых, сознай себя стоящим еще и не такой беды, - сознай, что если бы Господь хотел поступить с тобой по всей правде, то такую ли беду следовало послать тебе? В-седьмых, больше всего молись, и милостивый Господь подаст тебе крепость духа, при которой, тогда как другие дивиться будут твоим бедам, тебе будет казаться, что и терпеть то нечего.

ПЕРВОВЕРХОВНЫЕ. ТРИ УРОКА ОТ ДВУХ АПОСТОЛОВ



Трудно найти людей, более непохожих друг на друга. Петр женат (Евангелие упоминает его тещу, а в посланиях есть слово о его жене-спутнице), а Павел – девственник.
Петр знал Христа с первых дней общественного служения Спасителя, а Павел узнал Христа только воскресшим.
Далее. Петр – галилейский рыбак, а Павел – ученик великих книжников и по воспитанию – фарисей. Они оба – евреи, однако Павел проповедовал слово Божие в основном язычникам, обновляя их Духом и из них составляя Церковь. Петр же проповедовал Евангелие главным образом обрезанным, то есть единоплеменникам.
Петр старше всех из числа ближайших учеников, но Павел больше всех потрудился, хотя и говорит: «Не я, но благодать Божия». Они и умерли по-разному.
Павлу, как римскому гражданину, отсекли голову. Три раза ударившись оземь, Павлова глава извела из земли три источника. Так и до сих пор называется место его смерти – «Три фонтана». А Петра распяли вниз головой, казнив перед тем его жену. «Жена, помни Господа!» – крикнул ей Петр и повис на кресте, ногами указуя Церкви на небо, куда всем нам взойти должно.
Такое различие двух апостолов, поминаемых и празднуемых вместе, о чем нам говорит? О том, что в Церкви все разные. И различие это – подлинное благословение, если есть единство веры и союз любви. Люди должны быть разными, непохожими, несводимыми друг на друга. Если у диктаторов «незаменимых людей нет», то у Бога все уникальны и все незаменимы. Главное, чтобы была общая вера.
Так Петр и Павел, по-разному потрудившись в разных местах вселенной, сошлись в конце пути в Риме, куда в те времена вели все дороги. Там они окончили мученически свой труд и свой земной путь, бесстрашной смертью подтверждая правду своей проповеди. Теперь они поистине вместе. Вместе – как наследники Царства Божия и венцов награды; вместе – как учителя Церкви, любимые всеми, кто любит Господа Иисуса.
***
Одна из важнейших составляющих духовной жизни – это перемена имени. Имя – не кличка, не звук, но сама сущность человека, явленная словесно. Прежде, нежели Авраам стал Авраамом, он был Аврамом. Вначале найдя, а затем испытав его, Бог меняет ему имя добавлением еще одной буквы, что чрезвычайно многозначно, и лишь по недостатку места и времени мы не говорим об этом подробно.
Так же и Моисей, умирая на границе Земли обетования, передает власть и полномочия своему соратнику Осии. Тот должен ввести народ в Землю, но прежде Моисей меняет ему имя на – Иисус.
В Апокалипсисе среди прочих обетований Христос говорит, что даст «побеждающему камень белый, и на камне – имя его новое». То есть спасенные будут переименованы в Царстве Божием, подобно тому как меняют имя христиане при монашеском постриге.
Вот и празднуемые Петр и Павел не всегда носили эти – общеизвестные – имена. Петр был Симоном, а Павел – Савлом. Христос переименовывал Своих учеников, провидя их будущее служение и зная их внутренние свойства. Так и сыновья Зеведея – Иаков и Иоанн – стали «сынами грома». Симон же, сын Ионы, получил имя «камень», то есть Петр. Этот камень – доброе исповедание Иисуса как Сына Бога Живого. На этом исповедании до скончания века стоит и будет стоять Церковь.
Павел же означает «маленький» (с латинского «паулюс»). Проповедуя язычникам Евангелие, подобало Павлу носить такое имя, чтобы слух язычника не оскорблялся непривычным звучанием. Маленьким себя назвал великий Павел, потому что считал себя за «изверга», то есть «выкидыша». Считал себя за бесполезное существо, так как было время, когда он гнал Церковь Божию. Не правда ли, знаменательно это переименование? Чему оно учит нас?
Оно сводит воедино две необходимейшие вещи – твердость веры и личное смирение. В имени Петра – твердость скалы, о которую разбиваются любые волны. В имени Павла – добровольное самоуничижение, врачевство от гордости, грозящей духовной смертью всякому человеку.
Петр и Павел не зря поминаются вместе. Ведь не что-то одно нужно человеку, но обе добродетели. Твердая вера без смирения чревата крахом и разрушением. Смирение же без веры – бесполезное самоедство. Вот нам и очередной урок от такой, казалось бы, незаметной темы, как новые апостольские имена.
***
Продолжим разговор о Петре и Павле. У важных дат есть так называемые предпразднство и попразднство, то есть дни приготовления к торжеству и дни наслаждения смыслом прошедшего праздника. Так поступаем и мы, говоря о верховных апостолах трижды – как бы до праздника, в праздник и по прошествии его.
Всякий раз, когда мы причащаемся, мы повторяем апостольские слова. Кстати! Не забудем, что мы не можем причаститься, не вспомнив прежде Иуду-предателя и благоразумного разбойника! «Ни лобзания Ти дам, яко Иуда, но яко разбойник исповедаю Тя: помяни мя, Господи, во Царствии Твоем». Так молимся перед Чашей. Очевидно, потому, что всякий грешник перед Богом – разбойник, а самое страшное в вере – это измена, предательство. Лучше и не знать Христа, чем, узнав, променять Его на что бы то ни было.
И в этой же молитве есть слова Петра и Павла. Что самое главное из сказанного Петром? Исповедание, произнесенное в пределах Кесарии Филипповой в ответ на вопрос: «Кем Меня считают люди?». «Ты еси Христос, Сын Бога Живого», – ответил он тогда по внушению от Отца. Эти слова мы говорим перед причастием: «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистинну Христос, Сын Бога Живаго».
А что говорил Павел? Ой, много. Но среди многого и это: «Христос пришел в мир грешников спасти, из которых первый – я». И эти слова мы повторяем перед Чашей.
После Петровых слов: «Ты – Христос, Сын Бога Живого», – мы добавляем: – «пришедший в мир грешников спасти, от них же первый есмь аз». Таким образом, причащаясь, мы молимся словами Петра и словами Павла, в которых – чистое исповедание, с одной стороны, и смиренное осознание своих грехов – с другой.
Мы чуть ранее говорили, что сами имена апостолов учат нас твердости веры и покаянию. Петр – Камень, Павел – добровольно умалившийся. Говорили, что человеку должно не просто верить, но верить и смиряться. Но и не просто смиряться, чтобы не зачахнуть от тоски, а именно смиряться и верить.
В особенности соединение веры и смирения требуется перед Чашей. Здесь максимальное напряжение внутренних сил и умное внимание сердца! Здесь подлинное приобщение к силе веры апостольской! Здесь существенное родство с Петром и Павлом, с Андреем и Иаковом, с Фомой и Матфеем. Да что с ними! Здесь единение с Самим Воплотившимся Словом, Которое и жизнь дает, и от всякого греха очищает.
***
Вот нам три урока от двух апостолов: 1) единство веры в живом многообразии, 2) соединение твердой веры и деятельного смирения и 3) приобщение к апостольскому духу у Святейшей Чаши. Все это да вместится в нас молитвами бывшего галилейского рыбака и бывшего ученика Гамалеилова.
Протоиерей Андрей Ткачев

 (Рим. З, 28-4, З; Мф. 7, 24-8, 4). Нынешнее Евангелие говорит о том, что слушающий слова Господни и исполняющий их подобен строящему дом на камне, а слушающий и не исполняющий - подобен строящему дом на песке. Заучи это всякий и почаще повторяй; истина же в нем содержащаяся, всякому понятна и ясна наглядно. И собственных опытов всякий имеет под руками в этом роде множество. Мысли, например, пока еще думаешь о чем, бывают неустойчивы и мятутся; когда же изложишь их на бумаге, они получают окреплость и неподвижность; предприятие какое-нибудь все еще бывает неверно и меняется в частностях, пока не начато, а когда пустишь его в ход, всем пополнительным соображениям конец. Так и нравственные правила пока не исполнены, они как будто чужие, вне нас и непрочны, а когда исполняешь их, они входят внутрь, оседают в сердце и полагают там основу характеру - доброму или злому. "Итак блюдите, как опасно ходите"!

Великое падение

Сказал Господь: всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному, который построил дом свой на камне; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне. А всякий, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое. И когда Иисус окончил слова сии, народ дивился учению Его, ибо Он учил их, как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи.

Когда же сошел Он с горы, за Ним последовало множество народа. И вот подошел прокаженный и, кланяясь Ему, сказал: Господи! если хочешь, можешь меня очистить. Иисус, простерши руку, коснулся его и сказал: хочу, очистись. И он тотчас очистился от проказы. И говорит ему Иисус: смотри, никому не сказывай, но пойди, покажи себя священнику и принеси дар, какой повелел Моисей, во свидетельство им.



Сегодняшнее евангельское чтение состоит из двух частей. Первая (конец 7-й главы) – завершение Нагорной проповеди Спасителя; это, так сказать, теория. А дальше апостол Матфей сообщает нам о «практике» – о тех делах любви и милосердия, которые Христос совершал ежедневно и для полного описания которых в книгах не хватит места во всем мире (см. Ин 21:25): здесь мы видим и исцеление прокаженного, и – дальше, за пределами нынешнего фрагмента, – исцеление слуги центуриона, тёщи Петра и многое другое. Но вернёмся к первым стихам.

Представим себе картину: вот Христос стоит на горе, внизу – толпа народу. Он обращается к людям со словом наставления – и все зачарованно слушают: ах, хорошо говорит, редко услышишь такого проповедника! Проходят минуты, часы – народ не спешит домой. Но чем же всё это должно закончиться? Один сказал то, что считал нужным, другие это выслушали – и все разошлись в разные стороны, чтобы вернуться к своим повседневным делам и к своей обычной жизни. Так? Нет, конечно, Христос не это имел в виду. И вот чтобы такого не произошло, Он говорит: слушать и умиляться – мало, нужно жить в соответствии с тем, что сказано и что, казалось бы, воспринято.

Думается, сегодняшнее чтение – хороший повод, чтобы перечитать Нагорную проповедь. С одной стороны, 5, 6, 7-я главы Евангелия от Матфея – это, как говорится, сборник расхожих цитат. С другой – кое-что здесь может показаться неожиданным и странным.

В Нагорной проповеди много тем. Выберем одну, в последние месяцы очень популярную: тему войны, врагов.

Вот что Христос, Сын Божий,наш Творец, Учитель и Спаситель, говорит о врагах:

«Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники? Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф 5:43–48).

Как с этим соотносится пресловутый закон о защите религиозных чувств, нашедший поддержку в среде нашей Церкви? Христос не велел нам рефлексировать по поводу собственных чувствований, но быть верными Ему – не только на словах, но и делами, и самой жизнью. А врагов – непостижимо, но это так! – велел любить, молиться за них, благотворить им, благословлять их. И мы знаем, что так делал и сам Христос, и мученики, засвидетельствовавшие верность Спасителю и Его благой вести своей кровью – в том числе наши новомученики XX века.




А вот чуть выше, в той же главе:

«Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два» (стт. 38–41).

…Кто-то, возможно, скажет: зачем здесь постоянно приводить пространные цитаты, которые все и так знают наизусть? Но о том и говорит нам сегодня Христос: мало знать, нужно исполнять. А чтобы исполнять – нужно вновь и вновь вслушиваться, вчитываться, вдумываться в слова Сына Человеческого.

Но разве не безумие Его проповедь? Разве не пораженчество – отказ от такого разумного и проверенного временем закона «око за око»? Но в этом безумии и в этом пораженчестве – основа нашей веры. Христос, как поется в церковных песнопениях, «волею» (т. е. добровольно) взошёл на крест. И это предрек Исаия:

«Кто поверил слышанному от нас, и кому открылась мышца Господня? Ибо Он взошел пред Ним, как отпрыск и как росток из сухой земли; нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нем вида, который привлекал бы нас к Нему. Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лице свое; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его. Но Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни; а мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом. Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились. Все мы блуждали, как овцы, совратились каждый на свою дорогу: и Господь возложил на Него грехи всех нас. Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих; как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих. От уз и суда Он был взят; но род Его кто изъяснит? ибо Он отторгнут от земли живых; за преступления народа Моего претерпел казнь» (Ис 53:1–8).

О что касается безумия, то об этом хорошо сказал апостол Павел. Это, конечно, тоже знаменитые слова:

«…слово о кресте для погибающих юродство есть, а для нас, спасаемых, – сила Божия. Ибо написано: погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну. Где мудрец? где книжник? где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие? Ибо когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих. Ибо и Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости; а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие, для самих же призванных, Иудеев и Еллинов, Христа, Божию силу и Божию премудрость; потому что немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков» (1 Кор 1:18–25).

Я понимаю, что говорю банальности, но многие из христиан, кажется, забыли, что христианство – это религия уничижённого, поруганного, оплёванного, избитого и распятого Бога. Но именно в этом предельном уничижении, «истощании», немощи – сила Спасителя. И именно в этом – наша сила.

Если же христиане стремятся господствовать, подчинять себе других, если они уповают, вопреки слову Писания (Пс 145:3), на земных владык и князей, – тогда они уже не христиане, но отреклись от Христа, отреклись – за ненадобностью – от Его крестной жертвы.

И снова говорит Спаситель:

«Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня» (Мф 5:11). Православные христиане – епископы, священники, миряне – слышат эти слова на каждой литургии, иногда и не по одному разу на дню. Слышат – но понимают ли? А если понимают – то исполняют ли?

Сказал Господь: «…Всякий, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое» (Мф 7:26–27).

Хотим ли мы истинного величия – или ищем великого падения? Будем надеяться на земных правителей – или возложим свои заботы и горести на Бога (Пс 54:23)? Уподобимся Христу – или Его гонителям? Приложим усилия, чтобы полюбить врагов, чтобы хотя бы начать за них молиться – или отвергнем слова Спасителя и сделаемся Его врагами?

Мы перед выбором. И может оказаться, что времени уже почти не осталось.

P.S. Об авторе

Священник Феодор Людоговский



Биография:
Кандидат филологических наук. Преподаватель МДАиС. В 1998 году окончил филологический факультет Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова. С 2002 года является научным сотрудником института славяноведения РАН. В 2007 году окончил Московскую духовную семинарию, в настоящее время обучается на экстернате МДА. Кандидат филологических наук. Рукоположен в сан диакона 07 апреля 2008 г. Иерейская хиротония состоялась 12 октября 2008 г. С 2002 года является преподавателем церковнославянского языка в МДАиС.

(Рим. 5, 1-10; Мф. 6, 22-33). "Если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло; если же око твое будет худо, то все тело твое будет темно". Оком называется здесь ум, а телом весь состав души. Таким образом, когда ум прост, тогда в душе светло; когда же ум лукав, тогда в душе темно. Что такое ум простой и ум лукавый? Ум простой тот, который принимает все, как написано в слове Божием, и несомненно убежден, что все так и есть, как написано: никакого хитроумия, никаких колебаний и раздумья нет в нем. Ум лукавый тот, который приступает к слову Божию с лукавством, хитрым совопросничеством и подъискиваниями. Он не может прямо верить, но подводит слово Божие под свои умствования. Он приступает к нему не как ученик, а как судия и критик, чтоб попытать, что-то оно говорит, и потом или поглумиться, или свысока сказать: "да, это не худо". У такого ума нет твердых положений, потому что слову Божию, очевидно, он не верит, а свои умствования всегда неустойчивы: ныне так, завтра иначе. Оттого у него одни колебания, недоумения, вопросы без ответов; все вещи у него не на своем месте, и ходит он впотьмах, ощупью. Простой же ум все ясно видит: всякая вещь у него имеет свой определенный характер, словом Божиим определенный, потому всякой вещи у него свое место, и он точно знает как себя в отношении к чему держать, ходит, значит, по дорогам открытым, видным, с полною уверенностью, что они ведут к настоящей цели.