Летун.
Во многих парках культуры и отдыха СССР до конца 70-х годов были парашютные вышки. Дряхлеющие символы эпохи, когда каждый советский человек ощущал себя причастным к могучему рывку страны, взлетевшей от сохи в Космос.
Стояли эти вышки рядом с каруселями и качелями. Их регулярно подкрашивали к сезону, а при входе сидел билетёр. И билетик стоил недорого, то ли пять, то ли десять копеек, но для нас, пацанов, это было много. Пять копеек стоил стакан очень вкусных семечек, который наполнял "с верхом" карман наших школьных брюк серого сукна, а за десять копеек можно было выпить три стакана газированной воды с сиропом, да ещё один без сиропа. Десять копеек стоил сливочный пломбир.
Вот мы и копили со школьных завтраков, чтобы потом, после школы, насладится роскошью газированной воды, семечек и мороженного. Но даже этим мы жертвовали ради главного удовольствия: рядом с вышкой и каруселями был тир. С воздушками! Пять копеек - три выстрела - три кисточки, а если попал в цель, то ещё одна кисточка в качестве приза. Что может быть для мальчишки привлекательнее, чем попасть из винтовки в цель? А безлюдная парашютная вышка лишь одиноко торчала привычной деталью пейзажа, как для парижан - Эйфелева башня.
Такой же привычной деталью был для нас одинокий старик, живший на нашей улице, которая проходила рядом с Севастопольским Историческим бульваром. Лицо и руки старика были перевиты жилами и морщинами, словно кора у старого дуба. Неизменная песочная тужурка с накладными карманами, мешковатые брюки, едва доходившие до щиколоток, и сандалии.
Мы его любили, как щенки любят доброго человека, угощающего их вкуснятиной.
Раз в месяц, видимо, когда он получал пенсию, старик покупал почти недостижимое для нас: жестяную баночку с леденцами - «Монпансье» за целых сорок восемь копеек, и угощал всех уличных мальчишек. Перед тем, как открыть баночку, он стучал ею по коленке, чтобы разноцветные леденцы отлепились друг от друга. Нам сначала было немного неловко, но угощал он нас столь радушно, что "День леденца" мы с нетерпением ждали целый месяц.
Тот день...
Тот день был именно "Днём леденца".
Но всё было так, и не так.
Изменился старик.
И дело вовсе не в том, что на этот раз он был в галифе с синим кантом и гимнастёрке без погон. Орден Красной звезды скромно, но внушительно поблёскивал у него на правой стороне груди. Старик, как обычно, угощал нас леденцами, но появилось в нём что - то, заставлявшее нас сдерживать дыхание. Когда баночка с леденцами опустела, старик надел фуражку с большим, по старой военной моде времён войны, козырьком, привычно подравнял гимнастёрку под ремнём, и направился туда, где обычно никого, кроме билетёра, не было.
Он пошёл к вышке.
Почти всё моё детство, буквально с рождения, прошло в этом парке. Когда я, младенцем, орал по вечерам, папа выносил меня в парк, где я засыпал под песню: "Мы шли под грохот канонады". Именно эта песня стала моей колыбельной. Когда я подрос и научился ходить не падая, все дни с утра и до вечера я проводил там с дедом, инвалидом ещё первой мировой войны. Потом я бегал туда уже школьником после уроков, а, однажды, во втором классе, и вместо уроков, поленившись накануне сделать домашнее задание по арифметике. Но я не мог вспомнить ни единого случая, чтобы кто - либо пошёл к удалённой, расположенной в самом безлюдном уголке парка, парашютной вышке.
Скорее всего, такого не помнил и билетёр, привыкший к своей синекуре. Вместе со стариком мы, детвора, толпой повалили к вышке, и услышали, как, на возражения билетёра, старик сказал:
- Ты смеешь мне возражать, лётчику первого класса? - и вытащил документ из кармана гимнастёрки.
Билетёр сразу сник, выдал старику билет. А старик гордо направился к вышке и стал карабкаться по лестнице. Билетёр нехотя и медленно пошёл за ним. Видимо он, по правилам, обязан был проверить, как надет парашют. Старик поднялся на верхнюю площадку, сам надел парашют и застегнул ремни. Билетёр проверил всё, а потом старик прыгнул.
Мы все: мальчишки, матери с детьми, сотрудники парка, смотрели на его полёт. На то, как раскрывалась блеклая грязная тряпка, превращаясь в крылья летуна. Смотрели, как слетела в полёте его нелепая, на наш взгляд, фуражка, и упала за оградой. Кто - то из малышни помчался за этой фуражкой, а мы, словно завороженные, наблюдали за его приземлением.
Наконец, его ноги коснулись земли, но старик не встал, а плавно опустился на бок и остался лежать неподвижно. Почувствовав неладное, мы рванулись к нему, снесли слабый заборчик из штакетника, подбежали, но он уже не дышал, и только спокойная счастливая улыбка ещё освещала его мёртвое лицо.
Мы стояли и смотрели растерянно, ещё не до конца понимая, что произошло. А потом всхлипнул маленький Вовка, за ним расплакался Серёга, а следом разревелись мы все, мальчишки, которых он приручил свой душевной теплотой. Мы стояли над ним и ревели. Потому что ушёл наш Старик! Тот, кого мы любили, кто был частичкой нашей жизни.
Я не знаю ни имени его, ни фамилии. Всё, что осталось в памяти - Красная звёздочка на гимнастёрке и баночка леденцов...
Летун ушёл, как и положено летуну - в полёте. Счастливого полёта Летун!
Пусть же он с неба смотрит на нас - тех, кто обязан ему своей жизнью, тех, кого он защитил от внешних врагов!
А кто защитит нас от самих себя?
Форум 
Последние изображения 
